архетипические путешествия человека-потребителя

Представление о потребляемых предметах как о дискретных вещах призвано скрыть сложную систему социальных, значений отношений и коммуникаций, перекрещивающихся на вещах. Но окружающий человека мир является также и своеобразным экраном для проекций содержаний бессознательного. Процесс антропомофизации вещей уже давно отмечается целым рядом авторов и, в частности, находит свое выражение в фантастике.

Например, в рассказе Клиффорда Саймака "Разведка" (1950г.) самые обычные предметы домашнего обихода и бытовые приборы вдруг начинают обретать странную и непонятную автономию. Выясняется, что таким образом происходит подготовка к вероятному вторжению инопланетян, а обычных землян просто проверяют "на прочность" таким способом. То есть через обычные вещи, призванные служить удобству и комфорту, начинает действовать мощные внеземные силы, за которыми нетрудно увидеть силы бессознательного. Неожиданную "автономию" вещей (системы вещей) можно проинтерпретировать как выражение автономии психических комплексов, спроецированную на мир предметов.

Чем же может являться потребляемая вещь и сам процесс потребления с точки зрения психологии бессознательного?

Целью многих героев известных мифов и сказок, отправлявшихся в дальние и опасные путешествия, тоже были, по сути, предметы. Поиск же сокровищ вовне, как известно, в русле юнгианского дискурса интерпретируется как поиск внутренних "сокровищ", то есть вытесненных сторон собственной души или опыта, одновременно представляющих для индивида огромную жизненную значимость.

Обращаясь к жизни "рядового потребителя", сложно не заметить, что сам процесс потребления стал в какой-то мере напоминать то самое мифологическое путешествие к сокровищам. Для части граждан регулярные поездки в крупные торговые центры или на вещевые рынки стали самым настоящим ритуалом. Как правило, торговые мегацентры находятся не рядом с домом, поэтому к ним приходится проделывать некий путь, нередко осложняемый заторами на дорогах, который хоть и далеко не столь романтичен, как странствия мифологических героем по морям-океанам, но все же сама дорога придает немного большую значимость поездкам.

Рациональная сторона подобных мероприятий вызывает большие сомнения, так как хорошо известно, что торговые мегацентры призваны с помощью ряда технологий стимулировать покупателей на все большие объемы покупок, в результате чего "рациональная" цель сэкономить на покупках выглядит просто уловкой и самообманом (рационализацией уже в психоаналитическом смысле). Недавно, в связи с погромами магазинов в Англии, левые мрачно иронизировали - как можно сравнивать разграбление одного небольшого магазина со строительством торгового мегацентра? Поэтому нам и представляется важным сфокусировать внимание именно на психологическом смысле "потребительского путешествия за сокровищами".

Кроме того, в процесс потребления вполне можно включать и разнообразные подготовительные мероприятия. Мысли и вещах и покупках нередко занимают много времени, потребители разными способами ищут скидки, места распродаж, более выгодные интернет-магазины, новые торговых центров, время уходит и на обсуждение этих вопросов друг с другом, где есть "эксперты", "знатоки", знающие "места", "способы", "опасности" и т.п. Потребление, конечно же, давно уже стало не просто потреблением. Простые походы в обычные магазины "по месту жительства", на районный сельскохозяйственный рынок и в районный универмаг, как то было еще во времена СССР, - не имели такого "романтического" ореола, как пробки на автодорогах перед современными мегацентрами и толпы потребителей, устремляющиеся в них (хотя, конечно, и в советские временами были те, кто знал как "достать" очень "жизненно необходимые" вещи или дефицит). Сейчас появилось даже выражение "профессиональный покупатель", которое заставляет вспомнить об иронии Жана Бодрийяра, писавшего что потребление превратилось в своеобразный труд и все мы стали трудящимися на ниве потребления, имея ввиду, что потребление, как и "трудовая повинность", превратилось в одно из эффективнейших средств социального контроля и фактически "дрессировки" индивидов.

Что же представляет собой поиск "необходимой" вещи?

Она находится далеко, где-то вглубине торговых рядов, ее нужно долго искать, ее потом извлекают со склада - не напоминает ли все поиск чего-то важного в самом себе, в глубинах бессознательного, что также нужно извлечь? Потребляемые же вещи, обычно, призваны, как то выглядит на уровне рациональных целей, хоть каким-то образом "улучшить" и "усовершенствовать" жизнь потребителя (здесь мы не отбрасываем новаторские идеи Бодрийяра о том, что нет отдельной вещи, но есть система знаков и отношений между ними, а также социальных отношений, нам лишь представляется, что социо-психологическая реальность многомерна); реклама пытается убедить нас в том, что такая-то вещь именно "наша", сделана для "нас". Можно предположить, что попытки усовершенствования материальной стороны жизни являются в какой-то мере суррогатом внутренних изменений. Так, сильные и глубокие переживания в дефиците, контакта с самостью нет, равно как и "пик-переживаний" (по Маслоу), восприятие природы, людей, всего окружающего мира стереотипизированно и отфильтровано - но в ходу техника, дающая суперкачественные изображение, звук, связь (хотя реальные отношения между людьми все так же разрушенны); собственное воображение спит, но есть целая виртуальная внешняя вселенная с мириадами образов и сюжетов, за которыми можно просто следовать; ситуация в семьях и в социуме патологична, кругом "идентифицированные пациенты - носители симптома", но техника должна излучать надежность, функциональность, доверие и "здоровье", она даже может "общаться" с тобой, сигнализируя, например, о незакрытой двери или "зная" о наших желаниях. Не без иронии, скрестив фрейдовскую терминологию с юнгианской, скажем о "сублимированной" потребности в индивидуации. Вот и получается, что техника, технологии и социальная инфраструктура совершенствуется, а человек - нет, он все также остается лишь винтиком в Мегамашине, пассивным элементом в играх дискурсов и патологических коммуникаций социального размаха, а мир, как и прежде, подвешен на очень тонкой нити - человеческой душе.

В "Обществе потребления" Бодрийяр заметил, что "Самой поражающей характерной чертой современного города является, конечно, нагромождение, изобилие предметов. Большие магазины с их богатством одежды и продовольственных товаров составляют как бы первичный пейзаж и геометрическое место изобилия. Но сами улицы с их переполненными сверкающими витринами (наименее редким благом является свет, без которого товар не был бы самим собой), с их выставками колбас, весь праздник продовольствия и одежды, которые они выводят на сцену, — всё вызывает феерическое слюноотделение. Существует нечто большее в этом нагромождении, нежели просто совокупность продуктов: очевидность излишка, магическое и окончательное уничтожение нужды, пышное и ласковое предзнаменование земли обетованной. Наши рынки, наши коммерческие артерии, наши супердешевые универсальные магазины подражают, таким образом, вновь обретенной необычайно плодовитой природе: это наши Ханаанские долины, где текут не молоко и мед, а волны неона на кетчуп и пластик."

Если же мы перенесем взгляд на человеческую психику, то внешнее изобилие витрин и рынков будет походить на некое утраченное или забытое богатство души, но, конечно же, не в количественном аспекте.

Но, когда человек не может найти нечто действительно важное для себя, и даже не осознает этой ситуации, он пускается в лихорадочные невротические поиски. Так, за хаотичной сменой сексуальных партнеров просматривается поиск анимы (или матери), а когда ребенок, как считал Фрейд, не решается спросить об увиденной первичной сцене, он начинает задавать постоянные вопросы о чем угодно. Приблизительно то же самое происходит и с беспокойством потребителя.

И гиперпотребление сейчас успешно взвинчивается именно во многом за счет эксплуатации тревоги и беспокойства.

Рынку уже не выгодно опираться на идею о "естественных" человеческие потребности, полное удовлетворение которых он обещает. Потребности - это все-таки нечто стабильное и твердое, это то, что можно осознать и понять, а значит и разобраться сути этой потребности и, например, в том, почему ее удовлетворение не приносит ни полноты жизни, ни счастья. Представление о "мечте" тоже перестало устраивать рынок, поскольку мечта также близка к потребностям, в вышеназванном контексте. На смену потребностям и мечте пришло "желание", которое быстро было востребовано Системой в силу своей текучести, изменчивости и эфермености, что больше отвечает, в качестве стимулятора потребления, потребностям рынка, обещающего удовлетворять все импульсы, все желания потребителя, включая даже те, о которых он еще, якобы, и не подозревал. Такие желания-импульсы гораздо сложнее поддаются рефлексии.

Как пишет социолог З. Бауман: "...современный консьюмеризм теперь не касается удовлетворения потребностей — даже наиболее возвышенных, объективных потребностей идентификации или уверенности в себе до степени «адекватности». Говорят, что побудителем потребительской активности сейчас является не измеримый набор ясно выраженных потребностей, а желанием — чем-то гораздо более изменчивым и эфемерным, неуловимым и прихотливым, не нуждающимся в другом оправдании или «причине». Несмотря на свои последовательные и недолговечные воплощения, желание имеет в качестве постоянного объекта самое себя, и поэтому оно обречено оставаться ненасытным...

Так как нет нормы, трансформирующей некоторые желания в потребности и делающей незаконными другие желания как «ложные потребности», нет никакого ориентира, по которому можно было бы оценить стандарт «соответствия». Поэтому главным вопросом является адекватность — состояние «постоянной готовности» или обладания способностью использовать возникающие возможности, развивать новые желания для оценки новых, ранее неизвестных и неожиданных соблазнов «получать» больше, чем ранее, не позволять установленным потребностям сделать новые ощущения избыточными или ограничить возможность понимать и испытывать их...".

Потребитель - член общества потребления сильно отличается от потребителей обществ других эпох. У современного "человека потребляющего" ни одна из потребностей никогда не должна быть полностью удовлетворена, ни одно желание не должно быть последним, сам он должен находиться в постоянном движении. Но вряд ли это движение имеет много общего с творческим поиском, с внутренней активностью, с внутренним "производством". Потребление подчиняется простому императиву "если тебе плохо - потребляй, покупай, ешь!".

Потребление является также и суррогатом выбора. Индивид, являющийся винтиком в социальной Мегамашине, разочаровавшийся в возможности хоть каким-то образом влиять на работы своего предприятия, не говоря уже социальных процессах, не верящий в смысл участия в политической жизни, что могло через петли обратной связи повлиять и на его собственную жизнь, находят "спасительную" иллюзию в виде "власти потребителя". "Но какова же власть человека в качестве потребителя? Существует масса видов сигарет, зубной пасты, мыла, дезодорантов, радиоприемников и телевизоров, фильмов и телепрограмм и т. д. и т. п. И все они добиваются его благосклонности. Все они— «к его услугам». Он волен предпочесть одно другому и забывает, что, в сущности, между ними нет разницы. Свобода отдать предпочтение своему любимому товару порождает ощущение могущества. Человек, бессильный в человеческом отношении, становится могущественным в качестве покупателя и потребителя. " (Фромм, "Революция надежды")

Погоня за все новыми ощущения - одна из важных составляющих потребления. Даже если мы рассматривает каждую потребляемую вещь как часть сложной системы знаков и отношений, то процесс потребления есть, помимо всего прочего, одновременно и приобщение индивида к этой системе, то есть к обществу, что дает чувство удовлетворения и "спасает" от переживания своего одиночества. Вообще, ненасытное стремление к новым ощущениям и удовольствиям, коль скоры они стимулируются извне, можно рассматривать не как желание собственно удовольствия, а как попытку убежать от чувства тревоги, напряжения, скрытой депрессии, различных экзистенциальных вопросов. В какой-то степени, практика потребления является лишь более "эффективным" и увлекательным защитным механизмом, в сравнении с существовавшими ранее.

Жан Бодрийяр как-то заметил, что через потребление, через засилье вещей к нам возвращается мертвый и отчужденный (в смысле Маркса) характер нашего труда, вытесненное осознание этих реалий нашей жизни. Часть человеческой души, сведенная лишь к функции, к товару, который тоже надо продать на рынке, умирает, но возвращается, как и все вытесненное, через культ потребляемых вещей. Отношения между людьми становятся манипулятивно-патологическими и патогенными, они задыхаются от токсических отходов, умирают и возвращаются через опутывающую все систему отношений между вещами-знаками, элементом которой становится и сам ее потребитель, поглощаемый, в свою очередь, этой системой.

Но есть и другая сторона у этих реалий.

Вещи вскочили в седло и погоняют человеком - писал еще Ральф Эмерсон.

Это бессознательное "выскочило" в вещи и управляет человеком. Власть вещей - это наступление бессознательного, наступление иным способом (тем самым мы не хотим редуцировать весь спектр сложнейших проблем к психологии бессознательного, мы говорим лишь об одной грани реальности). То ценное в нас, что было забыто, обесценено, вытеснено, искажено в силу определенных социо-культурных и иных условий, возможно, возвращается к нам через поиск и потребление вещей, которые, как мы полагали, должны каким-то образом усовершенствовать и улучшать нашу жизнь, расширять наше жизненное пространство и т.п. Но суррогаты - есть суррогаты. Пожалуй, наиболее интересным и неожиданным образом тема индивидуации и потребления проскальзывает в мистическом триллере "Зеркала" (2008г.). Бывший полицейский устраивается охранников в пострадавшее от пожара здание супермаркета, где начинает сталкиваться с проявлениями Тени. В реальности же Тень, постоянно отвергаемая в силу отказа от индивидуации и от какого-либо внутреннего или социального творчества, может вернуться, и, временами, возвращается, в виде терактов в местах большого скопления людей. А индивид, запутавшийся в паутине общества потребления как важнейшей составной части социального контроля и администрирования жизни, рискует "навечно" остаться в роли Тантала, привязанного к ситуации, когда все еще желания сводятся лишь к материальному насыщению, но не напиться, не наесться он не может...