Номадический человек, условную "концепцию" которого разработал Жиль Делез (ему принадлежит, вероятно, наиболее яркая ее формулировка), противостоит тоталитарному, репрессивному устройству общества, а номадическое мышление - мышлению тоталитарному.
Но нет ли "подводных камней" в этом противопоставлении? И как концепция номадического человека вписана в контекст существующей культуры, в ее психологический "климат"?



Номадический человек не только не укоренен ни в природной (физической), ни в социальной сфере, более того, для него более чем спорной является постановка вопроса о существовании подобных неподвижных оснований, как и оснований вообще. Номадический человек ускользает (или старается ускользнуть) от любых определений, кочуя с одной позиции на другую и исчезая в той точке, где он казалось бы схвачен ими; он не может быть определен ни через реконструкцию его внутреннего мира и бессознательного, ни через его отношений с внешним миром. Успешно была разрушена иллюзия, отождествляющая "Я" и мышление ("Мыслю, следовательно существую"). Большая заслуга в этом принадлежит Лакану. Мышление - это атрибут Я, но не само Я. Там, где есть мышление - никакого Я нет, а там, где находится гипотетическое Я - нет мышления. Мыслит не субъект, мысль всегда приходит из разных мест, из другой сцены.
Но если Я - это не то, что мыслит и чувствует, не производит смыслов, тогда мы вообще утрачиваем возможность что либо сказать о нем. По сути, то же и со сферой бессознательного - когда мы начинает его анализировать, интерпретировать, пытаться понять и описать, то оно сразу перестает быть бессознательным. Получается, что трансцендентального субъекта невозможно определить каким-либо образом.
Согласно Делезу, мир является "плоским". Смыслы также поверхностны, они не обмениваются на некие глубинные "сущности". Сами эти смыслы и создают плоскость, постоянно скользя по ней. Человек же и есть порождаемые им смыслы. И он постоянно перемещается по этой плоскости, причем, его конкретное местоположение на этой плоскости установить тоже невозможно. Он нигде и одновременно везде. Смысл есть чистое "пробегание" поверхности. В качестве аналогии здесь часто вспоминается физика микромира, где невозможно установит и предсказать положение и движение элементарных частиц.
Сам человек - это поверхность, кожа. Никакой глубины - нет, за поверхностным эффектами не глубинных эффектов. Нет и самого человека, "обладающего" кожей. Именно кожа, поверхность - и есть человек. Нет и картезианского "Я" (субстанции), залегающего где-то в глубине и генерирующего смыслы.
Всякая система формируется лишь входящими в нее элементами и отношениями между ними. Поэтому и нет никакой сущности, нет никакого гомункулуса или никакого "Истинного Я", стоящих за потоком впечатлений, ощущений, мыслей и пр.; также нет отдельных друг от друга "Я" и мира.
Делез старался обойти "подводные камни" декартовой парадигмы, постулирующей существование суверенного, глубинного "Я", среди которых есть опасность локализации и "окаменения" смыслов, которые производит некая глубинная субстанция. Мало того, что эти смыслы фиксируются и отклонения от них не допускаются, между ними и реальностью должна существовать также фиксированная связь, а реальность "должна" быть неизменной. Нетрудно заменить, что все это очень недалеко от подавления инакомыслия и формирования репрессивной идеологии, идеологии "оседлости".
Критика разделения на внешнее и внутреннее является частью критики бинаризма, являющегося устойчивым элементом западного философского дискурса, плодящего разнообразные мифологии.
Но "оседлость" человека подрывается его номадическим характером, и он постоянно испытывает тягу к иным смыслам (даже если те объявляются незаконными, ненормальными, "безумными" или маргинальными), к иным территориям, к кочевничеству.  По сути, "оседлая" европейская культура постоянно производит всевозможных кочевников-маргиналов, противопоставляя себя им и диалектически самоутверждаясь.
Человек кочующий противопоставляется репрессивному тоталитарному устройства культуры и социума. Его кочующая мысль нигде не укоренена, она постоянно перемещается по всем имеющимся концептуальным и дисциплинарным территориям, нигде не задерживаясь и не считая ни одну из  территорий своей собственной, в готовности в любой момент двинуться дальше, решительно отказываясь от какой-либо заданности своей траектории; кроме того, кочующая мысль настаивает и на необходимости  собственной деконструкции.

Каким же образом номадизм вписан в контекст европейской мысли?
Но вначале зададимся вопросом о возможных психологических смыслах парадигмы "оседлости", подразумевающей существование глубинного "Я" (сущностей), а также ее антитезиса.
Славой Жижек в своем интервью на "Евроньюс" вспомнил одно весьма показательное высказывание Делеза:  “Если вы растворились в мечтах другого человека, вы пропали, если вы думаете, как другой человек, то с вами всё кончено”.
Процесс взросления, связанный с отделением от матери, процессы сепарации/индивидуации приводят к появлению Я-концепции, в которой "Я" по крайней мере представляется отдельным и автономным, что необходимо и для осознавания границ между Я и миром, Я и Другими. Если сепарации не происходит, то это путь психологически гибельный. Но как формируется  образ "Я"? Не является ли он продолжением проекций и ожиданий родителей и прочего социального окружения?
Согласно известным психологическим концепциям, психика человека формируется в значительной степени (если не вообще в основном) под влиянием как сознательных, так и бессознательных (в основном) ожиданий родителей, социального окружения, групп и целого общества. Кроме того, благодаря психоанализу, семейной терапии и идеям Карла Юнга был открыт феномен проективной идентификации, которая просто пронизывает и личные и социальные взаимоотношения, но обычно с трудом поддается рефлексии и анализу. Например, Бион в работе "Групповая динамика" пишет о нередких переживаниях аналитика в группе: "тобой манипулируют так, будто ты играешь роль в чьей-то фантазии, а какую именно ты понять не можешь".

Один из крупнейших социологов Габриэль Тард, которого относят к основателям таких популярных в наши дни направлений социологии как теория массовой культуры и анализ общественного мнения, отмечал: "Иметь только внушенные идеи и считать их самопроизвольными - иллюзия, свойственная сомнамбулисту и человеку, рассматриваемому, как социальная единица."

Современный философ-постмарксист  Терри Иглтон дает такую характеристику современному субъекту: "«Дисперсная, децентрализованная сеть либидозных привязок, лишенная этического содержания и физической сущности, эфемерная функция того или иного акта потребления, масс-медийного переживания, сексуальных отношений, тенденции или моды»".

XX век ознаменовал наступление крайне противоречивой эры. Декларируемые современной неолиберальной идеологией цели по освобождению человека и всевозможные гуманистические ценности соседствуют с фактическим все увеличивающимся контролем над всеми порами человеческой и социальной жизни, осуществляющимся по разным каналам - как через медиатехнологии, так и с помощью самой структуры общества потребления, и другими способами (политическая пропаганда, например). На смену человеку-заключенному (в дисциплинарных пространствах, по Фуко) пришел человек-должник, писал Делез. Бодрийяр понимал процесс потребления как излучение и поглощение знаков (вещей-знаков, в которые превратились предметы потребления), но одновременно и поглощение индивида знаками. Субъект, индивид становится полностью имманентен знакам, системе знаков. Больше нет зеркала, где человек может увидеть своего двойника, взамен появилась витрина — геометрическое место потребления, в которой человек уже не отражается, а занимается созерцанием многочисленных вещей-знаков социального статуса, которой он и поглощается. Таким образом, субъект потребления - это система знаков, из которой исчезла какая-либо трансцендентность. Под прицелом тотального контроля оказывается и досуг, и каждое движение души (пример рекламного слогана: "Тойота - управляй мечтой"). Труд все больше утрачивает производительный смысл, становясь воспроизводительным - служащим главным образом делу социализации как контроля (каждый прикреплен к месту и занят предписанным делом), а значит делу самовоспроизводства общества как системы; потребление тоже превратилось в настоящий труд, занимающий свободное время.
Поиск идентичности становится весьма проблематичным. Чтобы не раствориться в таком мире, человеку нужны некие схемы и пути построения своей идентичности, но как быть, если и они окажутся фикцией, иллюзией, продолжением мечтаний и фантазий других?
Получается, что каждый вариант выглядит проигрышным и это напоминает ситуацию double bind, описанного Грегори Бейтсоном. И на наш взгляд "концепция" номадического человека походит на попытку творческого прорыва из деструктивной ситуации двойного зажима.
"Фактически, навязывание даблбайнда -- это битва вокруг вопроса, чье "Я" должно быть разрушено. Базовой характеристикой такой семьи, разделяемой всеми вовлеченными членами, является допущение, что в этой битве "Я" уже разрушено или может быть разрушено —- а потому битва должна продолжаться", писал Бейтсон. Но Бейтсон также отмечал, что разрушительность даблбайнда - это только одна сторона этой ситуации. Модель противоречивой коммуникации активно используется в дзен-буддизме, в его знаменитых коанах, служащим делу активизации творческого потенциала и разрушению стереотипов.  Более того, Бейтсон сделал почти фантастическое, но крайне любопытное и оригинальное  предположение, распространив модель даблбайнда на более широкий контекст:
"...Творческие, динамичные свойства живых существ связаны именно с капризной природой их окружающей среды. Слово каприз я использую обдуманно.

... Для описания скверных шуток, которые Природа проделывает над хорошо адаптированным организмом, как раз подходит слово капризы. На протяжении многих поколений Природа давала этому организму возможность действовать на основе предположения, что на какую-то ее характеристику можно положиться. Она вела организм по дорожке, пока он не ассимилировал факторы, обеспечивающие адаптацию, в свою глубинную структуру. А потом раз! -- и характеристики окружающей среды изменяются. В известном смысле, это ужасно нечестно. Природа провоцирует организм положиться на нее, а затем меняет тактику и говорит: "Вот видишь, ты мне доверился. А теперь посмотри на себя. Ты попал в беду". Однако в другом смысле или с точки зрения более широкой перспективы эта нечестность вновь и вновь создает условия для эволюционного творчества.

... Мы преимущественно думали о даблбайнде как о деструктивном опыте, как о травме. Однако если изображенная мной аналогия является здравой, становится ясно, что хотя опыт даблбайнда всегда отчасти неприятен, возможно и то, что этот тип опыта является неотъемлемой частью характерологического роста в широком смысле слова. Без такого опыта индивидуум был бы в известном смысле статичен, хотя излишек такового может довести его до шизофрении. Дело выглядит так, словно дифференциация и творчество -- что бы ни значили эти слова -- возникают тогда, когда окружающая среда и не слишком последовательна, и не слишком капризна."

Используя архетипическую теорию Юнга, мы можем сделать свое предположение, что модель даблбайнда - это один из древнейших архетипических паттернов из сферы отношений индивида с природой, средой. С развитием социума этот паттерн переносится в том числе и на отношения индивид - социум. Этим предположением мы, безусловно, не стремимся дать исчерпывающий ответ на вопрос о природе столь сложных проблем в социальной сфере, мы говорим в лучшем случае лишь об одном факторе среди многих прочих. Кроме того, ситуация даблбайнда описывается преимущественно как травматическая и деструктивная, а дзен-буддизм - это, как говорится, случай особый, там нет цели доводить кого-либо до настоящего клинического психоза.

Таким образом, номадический человек старается искусно обойти все ловушки, крайности и подводные камни. Что такое скольжение по поверхности, как ни попытка ускользнуть от навязываемого представления о существовании некоего глубинного, истинного Я?  Ведь подобные конструкты - часть языка, уже существующей структуры, которая просто говорит через нас. Понятия  вроде "Истинного Я" или "природы" придуманы кем-то уже давно, они являются частью дискурсов, порабощающих нас.
Но какие "подводные  камни" есть в самом номадизме?
В ряде теорий общество рассматривается как гомеостатическая система. Такие исследователи, как Грегори Бейтсон, Пол Вацлавик и пр. переносили закономерности коммуникаций в семьях и шизофренических семьях на уровень всего социума и отношений между странами.
Бейтсон писал ("Культурные проблемы, возникающие при изучении шизофрении"):
"Фактически, во многих случаях дело выглядит так, словно шизофреногенная семья может быть стабильна (т.е. в своих изменениях не выходить за узкие границы) только в присутствии reductio ad absurdum той философии, на которой основывается распределение ролей ее членов. И эта функция выполняется идентифицированным пациентом.
Что можно сказать о философии человеческих взаимоотношений, которая жизнеспособна только в присутствии собственной опровергающей антитезы?
Идея отнюдь не нова. Например, мы знаем, что для поддержания философии полицейского государства необходимо наличие явных преступников. Если же их нет или такое государство не может выявить настоящих преступников, оно фокусирует свое внимание на невинных козлах отпущения. Иногда даже миф о подрывной деятельности может помочь стабилизировать подобную философскую систему.
Как говорил Уильям Блейк: "Тюрьмы построены из камней Закона, бордели -- из кирпичей Религии".
Показательно, что полицейское государство, приведенное здесь как пример социологической системы, философия которой стабильна только в присутствии собственной антитезы, и в самом деле является системой, стимулирующей параноидальные и другие шизофренические симптомы у своих членов.
Также важно отметить, что эта философская система, несмотря на свою безжалостность, настойчиво демонстрирует показную доброжелательность и даже может называть себя "государством социальной защищенности"."

Не является ли концепция номадического человека той самой антитезой, всего лишь необходимой для поддержания гомеостаза, который может гомеостазом тоталитарного общества, против которого номадизм вроде бы должен работать? Не является ли она в какой-то степени результатом бессознательных фантазий "оседлой" части общества?
Но мы воздержимся от каких-либо окончательных выводов.
Вместе с тем, является ли номадизм самоцелью? Быть может, если говорить о мышлении Делеза, главной его целью было ускользание от тоталитаризма, от перспективы быть растворенным в чужих ожиданиях, мыслях и фантазиях? И  следование "номадическому пути" само по себе совсем не устраняет возможность такого растворения. То есть номадизм - это средство, но не цель.
Кроме того, идея о некоем "глубинном Я" является очень древней, она устойчиво присутствует в сознании и бессознательном как  индивидуальном, так и коллективном, и имеет самые разные выражения, поэтому и нет необходимости связывать ее только с Декартом (например, такие психоаналитики, как Фромм и Виникотт, говорили о подавленном "Истинном Я" как о подавляемой способности спонтанно реагировать, испытывать свои чувства, самостоятельно мыслить; Бейтсон писал о способности индивида правильно идентифицировать обращенные ему  послания, а также свои реакции).  Вероятно она имеет большую внутреннюю значимость, причем не представляется возможным полностью редуцировать ее к работе механизмов психической защиты, ибо подобные интерпретации просто нельзя "научно" доказать.  Используя идеи Юнга можно предположить, что здесь имеют место быть две полярные психологические установки (плоский мир и глубины), каждая из которым имеет свою роль и свое значение, а отказ от одной из них, возможно, приведет к психологической односторонности, которая как раз потребует различного рода компенсаций; и отвергаемая установка будет всегда возвращаться в искаженной, завуалированной форме. Более того, каждую установку вряд ли стоит понимать буквально. В конце концов, мы имеем дело с метафорическими построениями ("номадизм", "оседлость", "глубинный человек", "кожа"). А ускользание от паутины влияний и ожиданий Других - дело слишком сложное, чтобы можно было полагаться лишь на следование какой-либо одной "схемы". При этом, мы не имеем виду, что именно Делез попался к какие-либо ловушки, мы не ставили своей целью анализ и оценку очень сложных мышления и конструктов этого выдающегося мыслителя, речь шла о возможном использовании его наследия., а также о наброске пути, где происходит сложная игра между различными установками, между многими полюсами...